К списку стихов

***
Без явной робости и муки
Над городом летят не мухи,
А белоснежные суда 
В преддверьи Высшего суда 
Плывут в небесном сером море,
И тонут в тихом разговоре
Простые белые снежинки...
А жизнь, качаясь на пружинке
туда-сюда, туда-сюда,
Забыв на миг свои ужимки -
Однажды сгинет без следа.

***
Будь я умнее на тысячу дум,
Я бы тогда жил в Москве или в Риме,
И не шептал бы заветное имя
Из ночи в ночь, в неустанном бреду.
Не вызволял бы из прошлых картин
Счастья пастельно-пастельные сцены,
В коих еще далеко до измены -
Дня, когда вдруг остаешься один.

Будь я сильнее на тысячу жил,
Я бы тогда в свою силу поверил
И у заветной, но запертой двери
Резким звонком больше не ворожил,
Не размышлял бы о том, что убьет
Проще и легче - праща или плаха,
И не дрожал бы от боли и страха,
Не превращал свое хрупкое сердце в лед...

***
В безликой толпе глухих мирской обретя покой,
На серую сущность душ взирая легко и мудро,
Плыви сквозь туман и дым, но только своей рекой
В прекрасную нежность чувств, в прохладную радость утра.
Тебя поведет вперед загадочный проводник,
Похожий на нашу жизнь - и мудрый всегда, и строгий.
И будет тебе журчать в заветных мечтах родник,
И будут слагаться в стих незримого счастья строки.

***
В твое открытое окно, 
В твой старый летний дом
Войдет усталым гостем дождь 
и ляжет на полу.
Ему там было не вольно, 
в той жизни, в мире том
Раз он вошел и лег в углу. 
И ты тогда возьмешь иглу,
В нее проденешь ложь.
В твое открытое окно,
Как будто на постой
С муарной грацией вельмож
Впорхнут два мотылька.
Им тоже было не вольно
В том мире, в жизни той,
Раз опалятся их бока,
А ложь в иголке так тонка -
Того гляди порвешь,
И лишь когда ночная мгла
Укроет напослед
От любопытных звездных глаз
Промокшую листву,
И лишь потянется игла
Чинить напрасно плед,
Ведя нехитрую канву,
Что на подарок к рождеству
Притом не в первый раз.
И вот тогда внезапно, вдруг
Захочется войти
И ткнуться трепетно в твое 
Озябшее плечо 
Котенком брошенным, так друг
Встречается в пути
И он же делится харчом
В таверне, споря горячо,
Как в даль идти вдвоем.
И я войду, внеся с собой
Несмелый шум шагов,
Чтоб в запоздалое одно
Мгновение понять,
Что этот дом давно и мой,
И запах пирогов,
И остается лишь опять,
Тебя, озябшую, обнять
И затворить окно.


***
В этой жизни без тебя — пусто.
Ты давно уже не мой — чей-то,
Мчишься в дальнем далеке, мчишься
От моей судьбы к своей. Где ж ты
Обронил свои слова в чувство?
Но потери эти все тщетны:
Будет ночь и ты мне при-снишься
Как маяк слепой, но на-дежды.


***
Вовсе не сон, а быль
В тело поселят боль.
На бездорожье — пыль,
На антресолях — моль.
На городском балу
Болше не слышен смех.
Мусор не на полу —
В отзвуке дат и вех.
Резво летит стрела,
Зная и срок и цель.
Боль не всегда была
Ссадиной на лице.
Нынче ей быть внутри,
В мире сердечных мышц...
Вскоре при счете Три
Угол разделит мышь.
Угол моих хором,
Угол моих лачуг...
Налит дешевый ром
Судьям и палачу...
Я обречен не быть
Чем-нибудь, что живет.
Я обречен смотреть
В мутную гладь окна.
Я обречен не плыть
К ним — к мириадам звезд...
Дальше — не сон, не смерть —
Осень. И тишина.


***
Город закрыл веки,
Город уснул в полночь,
Ветром с глубин фьерда
Листья сорвав с веток.
Полно грустить, полно
О прожитом веке,
Просто уснул город
Там на краю света.

Я не боюсь шторма —
Это удел слабых,
Я не боюсь смерти —
Это такой мизер,
Призрачный блеск славы
После дорог торных,
Даже не нуль в смете —
Просто игра в бисер.

Просто уснул город —
Дальний, родной, близкий.
Только не спит вовсе
В доме одном, в крайнем
Под потолком низким,
За голубой шторой
Женщина, грусть осень,
Счастье мое — Хайне...

Это ведь так трудно —
Ждать каждый день встречи,
И вский раз моря
Слушать язык вздорный.
И начинать вечер
Без моего судна,
И уходить с мола
Вновь в пустоту дома.

Но под твою крышу
Я не вернусь. Вскоре
Ночью тебя вдовой
Сделают в шторм волны.
Не отдавай горя
Людям другим, слышишь.
Слез и у них вдоволь,
Полно грустить, полно.

Это не так страшно
Быль легче волн, выше.
Море, открыв вентиль,
Душу мою вынет.
Но и в конце, слышишь,
В самом конце даже
Мне пропоет ветер
Только твое имя.


***
Даже если, спалив мосты,
Ты себя назовешь сиреной
И направишь мои флотилии
На скалистый хребет шальной,
То и в этом случае ты
Будешь центром моей вселенной.
Самой светлой моей тишиной,
Самым нежным запахом лилии.


***
Дует сирокко. Медовый февральский вечер.
Музыка в баре, где дым к потолку подколот.
Кофе на блузке — бывает ли лучший повод.
Это еще не свидание, а случай, встреча.
Это еще безумие без дна, беспечность.
Мысли уже не здесь, а вовне, в поднебесье где-то.
Жажда другого тела, вдвоем, раздеты,
Ведь позади венчанье, в котором вечность.
Вещи врастают в быт, обрастают ленью,
Гнев посещает сердце давно без спроса.
Это еще не размолвка, а только способ
Все разложить по полкам былых сомнений.
Гений любой ничтожен, слепа наука,
Дух колдовства всевластен, но здесь — бессилен.
С севера ветер, плачет по небу сирин.
Это концовка песни. Исход. Разлука.


***
Закрываешь глаза и не видно лица
В наступающей тьме мирозданья.
В унисон прекращают стучаться сердца,
В невпопад прекращают дыханья.

От любого начала к началу конца
Не отсрочишь, не вынесешь в сторону
Этот путь безысходья: от пенья скворца
До молчанья унылого ворона.

Наступаешь на небыль, на горечь, на ложь —
Но идешь лабиринтами божьими,
Понимая, что мир ни на что не похож,
А все войны рождаются схожими.

Но и войны когда-нибудь слижет прибой
Океана, что может не стариться...
Только брошенной шхуной обычная боль
В нем плыла. В нем была. В нем останется.


***
Закрывшись в городскую клеть
На даче вы бывали редко.
А между тем и хрен и редька
на грядках продолжали зреть
О, урожайная пора,
Любых очей очарованье.
Мечты о сне, мечты о ванне,
О тонких шалостях пера,
Великий гуру, огород.
О, город, сгинь, ты здесь не властен,
С лопатой вновь мечтай о счастье
Из часа в час, из года в год,
Но знает даже местный Петька —
Есть сон, есть ванна, есть страна,
А счастья нету ни хрена,
Не говоря уже о редьке.


***
Значит — время сжигать мосты, осушая реки,
В полном мраке искать где угодно иной маяк.
Уходить навсегда из привычных варягов в греки,
И при этом не важно, какой из кого варяг.
Значит — время искать дорогую дорогу к дому,
Где за окнами снег, а камином — простая печь.
Значит — время бросать тяжким камнем в холодный омут
Всю прошедшую жизнь, чтоб гора, наконец-то, с плеч.
И уж ежели впрямь зародится весенний ветер,
И подует в ночи, перемены всему суля,
Значит — время любить, ту единственную на свете,
Ради счастья которой не грех начинать с нуля.


***
Испит бокал души до дна,
Закрыты двери и кавычки -
И в белом платье изо льна
Шагну навстречу электричке.
Трава пожухлая в росе...
Лохмотья белого тумана...
"Несчастный случай" - скажут все.
Ну да, счастливого тут мало.


Стихотворение о диете
Когда-то был худющим Сашка,
И в эту, в клеточку, рубашку
Он легче легкого внедрялся,
Как ушлый аглицкий шпион.
Шпионом вовсе не был он,
И даже им не притворялся.
Он был характером покладист,
Он был бородкою окладист,
Он одевался, точно щеголь,
Он был певучим, как щегол.
Не прятал камень за щекой,
А клал лишь булочки за щеку.
Он всякий раз держал на мушке
Все круассаны и ватрушки.
Его подружки иногда
Ему твердили: — Лучше сушки
Съесть с чаем.
Он же отвечал им: —
Для Сашки сушки — не еда.
Но годы шли, ползли, летели,
И весу прибавлялось в теле.
Квохтали куры на насесте,
Что, мол, всегда бывает так —
Пока в лесу не свиснет рак,
Мужик себя не перекрестит.
И вот когда срослось, намылось
Не сдался он врагу на милость.
Пусть он в то утро и не влез
В свои фланелевые брюки,
Он взял себя в свои же руки,
А ноги — в валенки — и в лес.
Почти 5 дней, без провианта
Худел он там, ходил он франтом,
Мечтая очень вместе с тем
Найти тропу к тому оврагу,
И в репу дать лесному раку,
Чтоб меньше гадостей свистел.


***
Когда-нибудь, не сейчас, превратятся в свечи
Огарки свечей. Да и ночь превратится в вечер.
Все, ставшее чьим-то концом, обретет начало.
Как старый корабль из моря придет к причалу,
Вернутся к исходной точке слова, как звуки,
Чтоб дать красоту молчанья безумной речи...
Когда-нибудь мы из пустынной немой разлуки
Опять обретем ожиданье желанной встречи.


***
Летает по вагону мех
На пару с тополиным пухом...
Им хорошо, по разным слухам —
Друг с другом. Даже лучше всех.
Они студентов и старух
Не мучают счастливым смехом...
Ах, мне бы быть таким вот мехом,
Чтоб рядом ты — как легкий пух.



***
Мерцают звезды. На небе луна
Свисает мирно золоченым эполетом.
Ты не забудешь про хитрюгу и лгуна?
(Ага, меня — бродягу и поэта).
Я с виду — ангел, но внутри, как бес.
Во мне кипит не ад, но бьет источник...
Я счастье звездное достану и с небес,
Перенеся его в тетрадку в виде строчек.


***
Мы с тобой — как главы в никчемной повести,
Как пустые даты прошедших лет.
Отчего же я уезжаю в поезде?
Почему же ты ему смотришь вслед?
Дни промчались ветром. В одно касание.
Колет стекла горький июньский град.
Расставание... Что это? Наказание?
Или, может, высшая из наград?
Толстым школьным мелом прочерчен линией
Путь любви и веры от А до Б.
Посмотри, как сникли в кувшине лилии,
Что принес я утром, отдав тебе...
Да, я не был разным, не шел напористо,
Но себя всего, без остатка, в дар
Отдавал тебе... Уезжает поезд мой
В голубую небыль. В чужую даль.
Остается лето — хмельное, мятное
И стихи из тех, что летят в огонь.
И в потертых джинсах письмо замятое,
И из счастья пропуск — билет в вагон...


***
На ратушной башне часы только прОбили полночь -
И тут же в твой дом заползают забытые страхи.
А ты беззащитен, один, в одичало холщовой рубахе
Стоишь посреди темноты, неестественно полной.
И ты понимаешь, один в этом брошенном мире,
Что страхи совсем не страшны, их бояться не надо -
А страшен ты сам, ты дитя неизвестного ада,
Ты страж и палач на прощальном, по случаю, пире.
Но как победить эти руки, что будто бы змеи
ОбвИлись вокруг твоего же молчащего горла?
И как не разрушить любовью построенный город,
Который другие вчера защитить не сумели?



Стихи про тещу
Налим налимонился в дебрях лимана,
Унылой луне подмигнул подхалимно.
Луна принимала небесную ванну,
И ей вообще было не до налима.

Ее волновали проблемы пространства,
В нем было все так бесконечно непросто:
Мерцание звезд, пустоты постоянство...
С чего бы все это?.. Вопросы, вопросы...

Вопросы терзали космический лайнер,
Застрявший в банальной космической луже.
И кто виноват, и найдется ли крайний,
И что теперь делать? Бывает ли хуже?..

Бывает! И если спуститься пониже,
То можно заметить у краешка леса
Бревенчатый домик с соломенной крышей,
А в доме – меня, горемычного, в кресле.

Весь месяц дожди измывались над крышей,
И крыша съезжала, к тому же – заметно...
А я горевал! Я мечтал о Париже!
Он был в стороне от Фердыщево где-то...

Ведь там, занавесив все окна туманом,
Париж мирно спал и, конечно, не ведал
О том, что на кухне моей не дремало
Тамарское иго двадцатого века

В лице моей тещи... Лилась неустанно
Из крана вода, заливая посуду,
И теща казалась себе капитаном,
Причем непременно – пиратского судна.

Засунув в стакан абордажные пальцы,
Она подпевала, фальшивя при этом,
Каким-то навеки замерзшим нанайцам,
И песня у тех была тоже про лето...

Так вот почему в этот час предрассветный
Не спится и нам, гениальным поэтам!


***
Нежная правда, нежная ложь...
Что тебе ближе, а что невесомей?
То и другое — горчей и бессонней,
То и другое и сеешь, и жнешь.

Правда ли то, что бессонная ложь
В главном всегда и права и непрАва?
Ложь ли, что в правду не всунешь и нож
И не найдешь ни кнута, ни управы?

Что тебе ближе, попробуй реши —
Год только начат, но край недалече...
Правду и ложь захвати ты за плечи.
С ними и кайся, и с ними греши,
С ними веди задушевные речи —
В дальних аулах и в дикой глуши...


***
Не смотри на календарь, не смотри.
Не поверишь все равно, все равно.
Хоть руками все глаза изотри,
Хоть закрой его настенным панно.
И когда в тебе халиф, хоть на час,
Но уж на ночь непременно уснет,
Город твой возьмет феерию нот
И сыграет их тебе, подбочась.
А в ногах твоих дремать будет кот,
И в твой дом войдет неслышно среда.
И наутро ты поймешь: от невзгод
Не осталось ни строки, ни следа.
И пускай в уснувшем небе луна
Не блестит пока потертым грошом,
Все равно в твой город входит весна,
И все будет хорошо, хорошо.


***
Пахнет юной весной. Этот запах ни с чем не сравним.
Дует ветер в ночи и кружится по ритмике вальса,
Уходя из лесов, снова к югу, с холмов и равнин.
Ты не вздумай грустить. Лучше солнцем светись, улыбайся...
Дело даже не в том, что ты снова бросаешь места,
Столь приятные сердцу в скрипящей дорожной повозке.
Дело даже не в том, что версту заменяет верста,
И зверей голоса превращаются вдруг в отголоски...
Просто ждет тебя там, посреди городской суеты,
Твое счастье, подняв кверху мысли, глаза или брови...
Просто день ото дня на свиданье торопишься ты,
На свидание с ней, с запоздалой но чистой любовью.


***
Пока ветер сонмом холодных стрел
Бесконечно мчится навстречу поезду,
Чья-то жизнь становится чьей-то повестью,
Чья-то повесть жарко горит в костре.
Пока время натужно ползет вперед
На свиданье с теми, кого любили мы,
Поезд так же мили считает милями.
У него к ним свой неизбывный счет.


***
По невидимым, но все ж рельсам
Поезд скорый вперед мчится.
Он подобен большой птице,
Хоть немного не так сделан...
Ты, озябшая так скоро,
Проклиная ночной город,
Скоро будешь опять греться
Нежным теплым моим телом.


Валентинка
Пусть я пока не Валентин
И ты пока не Валентина,
Но у тебя из всех кретинов
Остался ныне я один.

И наших чувств шумит река,
Да что река, шумит плотина,
Но я последнюю скотину
Схватить не в силах за рога.

Я обещал, и вот не смог
Достать тебе рулон сатина.
Какая грустная картина,
Какой не Аглицкий, но смог.

И ты обиделась опять,
Как на рыбацкий нож сардина,
Когда внезапно скарлатина
Меня свалила на кровать.

Хрипело все — плохая связь,
Но ты уверенно схватила
Обрывки слов — кровать и Тина —
И связь, в момент, оборвалась.

И ты гадала дотемна —
Ну кто такая эта Тина,
Она не первый день, вестимо,
Тобою, то есть мной, больна.

А телефонный аппарат
Смеялся тихо, но противно.
Он был, как юный Буратино,
Своей проделке страшно рад.


***
Святая летняя пора.
Река, дорога.
Совсем немного до утра,
Совсем немного.

Не спится нам. Мы мотыльки —
Ночные птицы.
Мы беззастенчиво легки.
И нам не спится.

Туман косматый по реке —
Плывет, не тонет.
Твоя рука в моей руке,
Ладонь в ладони.

Уста без устали спешат
Друг к другу снова.
Остался шаг, последний шаг,
Осталось СЛОВО.

И я шепчу, я говорю,
Смотря сквозь лето:
«С тобой светло и на краю
Любого света».


***
Слова — это легкий и мягкий портьеры шелк.
Откроешь ее — и увидишь иную сцену:
Все вещи на ней стопроцентно имеют цену,
Но сей реквизит нами убран давно в мешок.

Слова — это дом, из которого валит дым.
Слова — это дым, не дающий вернуться к дому.
А в доме давно не очаг, а бедлам и омут,
И в доме таком недалече и до беды.

Слова — это гарь и туман торфяных болот.
Наткнешься на них и погрязнешь навек в трясине...
Но если пройдешь, то окажется  небо синим,
И чистой — вода, и за мысом заждавшийся плот.

Ты сядешь в него — и движенья твои легки:
Сквозь хлипкую топь, сквозь дома с безнадежьем хлама,
Сквозь все времена, сквозь безжалостный мрак бедлама —
На сцену, назад, чтоб коснуться ее руки.

Чтобы только дышать, только слушать и слышать стук
Двух уставших сердец, переставших стучать одиноко...
А слова подождут, обветшают, осядут до срока,
Да притихнет в ночи одинокий влюбленный пастух.


***
Среди заложников толпы
В углу вагонного пространства
Она — возможность постоянства,
Я — неприкаянность судьбы.
Судьба... втекать сквозь турникет,
Усталым, вымокшим и сонным,
К всегда четвертому вагону,
В опять прохладный, тусклый свет.
И с ним, качаясь и сипя,
Вновь безнадежно натыкаться
В стекле с клеймом «Не прислоняться»
На неизбежного себя...
Мы проплываем под Москвой
С ее дыханьем перекрестков.
Мне выходить на «Маяковской»,
А ей, возможно, — на «Тверской».
Решусь! Нас вынесет метро
На плац у мокрого поэта.
На ней кашне. Под ним надето
Демисезонное пальто.
Мы побредем плечом к плечу.
Немолода. Зовется Дарьей.
А я совру — скажусь тогда ей
Зачем-то мастером причуд.
Мы станем мерно обтекать
(Так море, выспавшись, прилежно
Ласкает камни побережья)
Углы домов. Начнет стихать
Осенний день. Замельтешит
Извечной сутолокой прохожих,
Невозмутимо, осторожно
Разбудит он, разворошит
Печаль бездомных фонарей,
Что смотрят с тайным интересом
В глаза измученным подъездам
С тугими веками дверей.
И этот день запомнит нас
В себе самом. И так некстати
Вдруг оборвет на полувзгляде
Прикосновенье наших глаз.
И заторопится уйти
По тротуарам Красной Пресни,
Нам подарив из чьей-то песни
Усталый, сказочный мотив.
Здесь каплет с порыжелых крыш,
Легко, волнующе, украдкой,
На этажи кирпичной кладки,
На зеркала витринных ниш.
На след от шин автомобилей,
На шелк пестреющих зонтов, —
На старый город. И за то,
Что мы его всегда любили,
Его мы любим и сейчас.
Хотя и знаем, что однажды
Уже не нас, уже не в наш дом
Он позовет. Уже не нас
Вновь пригласит к себе Тер-Скол
Буклетом книжного киоска...
Мне выходить на «Маяковской».


***
Твой город пока для меня недосказан,
Как вычурный знак многоточья...
Он полон вопросов, шарад и загадок,
Но я на него не в обиде.
Когда мы с тобой станем ближе друг другу
На долгие дни и ночи,
Ты мне одному голубыми глазами
Покажешь, какой он — твой Питер.