***
А жених мой - обычный солдат,
Я - простая невеста солдата.
Он пока что мушкетом богат,
Я ж великой любовью богата.
С милым счастье и рай в шалаше
У какой-нибудь дикой речушки,
Где пичужки поют и горланят лягушки,
И весна расцветает в душе.

После жаркой прицельной пальбы
Неприступные рушатся замки.
Нет иной у солдата судьбы,
Нету счастья и у маркитантки.
Ну а вместо кола и двора
Кромка поля, да леса опушка.
Но зато по ночам милый шепчет на ушко
В сладкой дреме хмельное " Ура!"

На груди его - орден и бант,
На руках моих - копоть и сажа.
Но однажды, мой бравый сержант,
Мы помчимся с тобой в экипаже.
Сквозь полуночный сумрак густой
И, полуденным солнцем палимы,
В целом свете одни, под дождем и в пыли мы,
Не надеясь на скорый постой.

А они все летят и летят -
Дни за днями, за сутками сутки.
Из чудных симпатичных утят
Вырастают отличные утки.
Пусть о них и не говорено,
Но по ним ведь скучает, наверно.
Где-нибудь в Авиньене любая таверна
Вертела приготовит давно.

Вслед за войском идут по пятам
Свист картечи и гул канонады,
И, похоже, о мой капитан.
Тебе меньшего ада не надо.
А мои же опять все дела
Разграничены кухней в обозе
Но за озером лес, а за осенью осень,
То есть - за сединой седина.

У речушки не нужен мне рай,
Не нужны твои званья и ранги.
Но мне хочется, mon general,
Поселиться с тобою в яранге.
Чтобы думать о завтрашнем дне,
Даже если и снега по крышу.
Чтобы больше уже никогда не услышать:
"На войну, у войны, о войне".


***
Вернуться! В карман распихать запоздалые мысли и чувства,
Оставить в руинах лежать цитадель надоевшего скудного быта,
Галдящих детей и тетрадь на комоде, в ней строки 
	совсем не поэта -
Но в строках - озябшие волны Охотского моря и море морошки.
И волны шумят, гудит пароход, и я становлюсь все счастливей, 
	глупей и моложе,
Вплывая в свое беззаботное детство, что мною, казалось, 
	навеки пропето, забыто.

Вернуться! Коснуться ладонью еще не засохшего дуба,
А после по-царски усесться в седло ярко-красного велосипеда,
"Орленка" - и мчать - как сквозь тернии к звездам сквозь все 
	лопухи и репейник
На Клязьму, на маленький пляж в окружении сосен и дачных заборов.
А где же она, девчонка с косой - предмет размышлений моих и 
	о ней разговоров?
А позже - любви, самой чистой и первой, что все же потом 
	оказалась забыта, пропета.

Вернуться! Вобрать в себя запах слегка отсыревшего дома,
Погладить перила, стрелой уходящие кверху, под небо, под крышу -
В чердачный, загадочный мир, постоянно в себе что угодно таящий,
И ящик, с игрушками, что невзначай перепрятало хитрое время...
Ах, если б мне знать тогда как сейчас о том, что у счастья 
	не будет уже повторенья,
И что я себя впереди не увижу  наивным, влюбленным, 
	смешным - но таким настоящим.


Счастливый человек
В краю туманов и озер, в краю закатов рыжих,
В краю, где солнце крепко спит, где нет ни дат, ни вех,
Я точно знаю, там есть дом под черепичной крышей,
Где в одиночестве живет счастливый человек.
Он в одиночестве своем слагал стихи и саги.
И чтоб не мерзнуть он в очаг подбрасывал дрова.
Он никому не делал зла, ну разве что бумаге.
И бормотал себе под нос какие-то слова.
А ежели кто подслушает вдруг и даже их все запишет,
То в этих словах какой-нибудь смысл он попросту не неайдет.
Он никому не делал зла, но захотела осень
Ему неведомо за что порядком насолить
Я точно знаю, что она намеревалась оземь
Пролиться хмаревым дождем и листьями сорить.
И тучи хлынули волной и затопили небо.
И ветер пел в печной трубе, как грустная зурна.
И все, что было на земле, слагалось в миф и небыль,
А все, что стало в быль и явь - сплошное пасмурно.
А он сидел и размышлял о жизни и о смерти.
О том, что в жизни растерял и том, чего нашел.
А что творилось за окном - он даже не заметил,
Ведь было в кресле у огня ему так хорошо.



***
Вот так и живем, как жили:
Роняя пустые блюдца,
Разводим дешевый кофе
И ходим друг к другу в гости.
Но кофе - глядишь, не пьется,
А блюдца - глядишь, не бьются
И в осени ярко-желтой
Рябины алеют гроздья…

А осень в лесу шуршава,
А осень в реке - бездонна,
Но так и живем, как жили,
Что осенью, что зимой:
По вере своей безлико,
По сути своей бездомно,
Все тем же густым туманом
Сокрыта дорога к морю…

А море не может сделать
Мудрее нас и моложе,
А может лишь нашей жизни
Иное придать вращенье...
Но мы все живем, как жили,
Любовь убивая ложью,
Нисколько не понимая,
Что этому нет прощенья…

Из камня или железа
Возводим глухие стены.
Вокруг нашей тусклой жизни
(Все выше они, все шире).
Чтоб вскоре, махнув рукою,
Проститься поспешно с теми,
С кем вовсе нельзя прощаться…
Вот так и живем, как жили...


***
День уходит, повторяя
Чье-то кружево из ниток,
Забирая с неба слиток
Золотого янтаря…
Ну а ты разлей в бокалы
Капли сладкого кагора,
И пускай в твоем камине
Дотлевает уголек,
И дыру кривой дощечкой
Не латай в углу забора,
Ведь сегодня я и вечер
Забредем на огонек.

Ты же столько лет мечтала,
Чтобы завтра на дороге,
Экономя на билетах
И поэтому - в пыли,
Показались чьи-то ноги
В лакированных штиблетах,
И не столько показались,
Сколько мимо не прошли.

Неужели же напрасно
Ты ждала все эти годы,
Чтобы сказку сделать былью,
Чтобы твой заслышал смех
Принц красивый, умный, гордый,
И к тому же на кобыле,
И с роскошной шевелюрой,
Разодетый в пух и мех…
Но принцев, в принципе, немного,
Их хватает не на всех.
Как же ты мечтала страстно,
Стоя над разбитой чашкой,
Что тебя утешит летом,
Дав сперва овса коню,
Боевой красавец с шашкой,
С твердой поступью корнета.
Но вокруг корнетов нету -
Их срубают на корню.

Как кудрявым пеликаном
Я прошелся бы в осоке,
Так пройдусь самим собою
По некошеной траве…
Над рекою - дым тумана,
За туманом - домик синий,
Возле дома три осины
Поклонятся мне жеманно,
Как простому человеку
Неопознанных кровей…
Но только я и есть тот самый,
Просто очень невысокий,
Просто часто невезучий
На любовь и на уют -
Принц, который на работу
Вечно ходит по дороге,
Раз трамвай на остановку
Все равно не подают.


***
Если вас грибы украдкой
Заманили в лес дремучий,
И на вас напали разом
И унынье, и тоска,
Первым делом покричите -
Просто так, на всякий случай.
А вторым - оставьте это.
Лес дремучий. Ночь близка.
Вспомнив азбуку фольклора,
Петухом кричите чаще -
Вы ж не знаете, что леший
В это время крепко спит.
Ну а если треснут ветки
В уголке дремучей чащи -
Так ведь леший очень старый,
Это он во сне храпит.

Если, выбравшись из леса,
Словно еж в еловых жалах,
Хвост последней электрички
Вы увидите-таки,
Не подумайте напрасно,
Что она от вас сбежала,
Просто ей слегка взгрустнулось,
И она ушла с другим.
Рассуждать давайте здраво:
Вы не делали зарядку,
Вы не бегали трусцою
Двадцать пять последних лет.
Пробежаться чем не повод?
Хоть вприпрыжку, хоть вприсядку,
И при этом на природе
И не тратясь на билет.

Если все же вы к рассвету
Доползете до квартиры,
Вашей женщине являя
Мятый профиль и анфас,
Вы поймете, как стреляли
Кулеврины и мортиры,
И как нашими войсками
Брались Альпы и Кавказ.
Если ранят вас упреком
О давно забытой Любе,
Про загубленную юность
И поездку в Ленинград,
Не пугайтесь раньше срока -
Она вас, конечно, любит,
Просто ей чулок в трамвае
Зацепил какой-то гад.


Семейная песня
Если нынче ближе к ночи
Нервно муж взмахнет рукою
И свои густые брови
Сложит домиком на лбу,
Значит, речь его, воочию,
Не ручьем и не рекою,
Но польется бурным морем
Про жену и про судьбу.
Про свою лихую долю,
Что похожа столько лет
На блуждания по полю,
В коем надписи: "Мин нет"
Нет и не было в помине,
Только это все не так,
В нем расставлено по мине
На любой неверный шаг,
Про зашедший ум за разум
В день знакомства возле скал,
Про предательскую фразу
"Я всю жизнь тебя искал",
Про всегда - к чему бы это? - 
Недосоленные щи,
Про ее на то ответы:
"Мол, другую поищи".
Про Попреки и указки
Протереть на кухне пол
Всякий раз когда, как в сказке,
Начинается футбол.
Словно этой самой грязи
За какой-то с лишним час
Станет столько, что увязнет
В ней безвылазно "КАМАЗ".
В общем, если муж руладно
К ночи источает злость,
Значит, что-то тут неладно,
Значит, что-то не срослось…

Если нынче целый вечер
И жена свой светлый локон
Вертит долго и угрюмо
Нежным пальчиком своим,
Если вдруг задуло свечи
Сквозняком от старых окон,
Значит, сладостные думы
Все растаяли как дым.
А пришли иные мысли
Незаметно и легко
Побродили да прокисли,
Как сырое молоко.
О невидимой заботе,
О походе в зоосад,
Что обещан был к субботе
Ровно восемь лет назад,
Про знакомство у турбазы
Под Гурзуфом, где скала,
Про немыслимую фразу
"Я всю жизнь тебя ждала",
Про заветную обитель
Из любви и добрых дел,
Где нет места ни обиде,
Ни тем более беде.
Но всегда при скромной просьбе
Протереть, допустим, пол
Выясняется, что в восемь
Начинается футбол.
"Шинник" смело атакует,
В страхе Гаечник удрал,
А может, на фиг жизнь такую,
Да хоть бы черт ее побрал?
Пусть хлестнет хлыстом тяжелым
Или плетью вдоль спины,
И, глядишь, другие жены
Будут более умны.
И найдут в любом тумане
К пониманию ключи
И у них, как в том романе,
Все иначе приключи…
Но на этом самом звуке
Или слоге - суть одна -
Мы, как маленькие буки,
Отвернемся от окна.
И уйдем себе в потемки
От семейной маеты,
Как пушистые котенки,
Как чеширские коты,
На безлюдное подворье,
Где и будет наш рассказ
Завершен. А эти двое
Разберутся и без нас.


***
Идут дожди неровным строем, барабаня по карнизам  
		и по крышам.
Стоят и мокнут обелиски и деревья Александровского сада.
Снимают капли штукатурку у домов и умывают чьи-то лица,
И ставят, если смотришь сверху, кляксы черные распахнутых 
		зонтов.
И остается только мне, придя домой, перечитать Камю и Сартра,
А после этого отчаянного подвига как следует напиться
Горячим чаем из каких-то невозможных экзотических сортов.

Идут дожди, и я иду, и звук шагов моих становит все тише
По переулкам моей жизни - по дряхлеющим, пустым, 
		больным и узким.
Где каждый камень равен глупости, какую я своей рукою сделал,
А свет в окошке, пресловутый свет в окошке, остается миражом.
Я тормозил всегда в подъем и разгонял еще сильней 
		себя на спуске.
И врал себе, что так и нужно, разбивая на кусочки душу с телом.
И заходя в дома чужие, врал себе, что не ошибся этажом.

Я врал себе, что голос мой такой правдивый будет 
		кем-нибудь услышан.
Но годы шли, дожди не шли, дожди уже уже стуча-, 
		стучались в окна
А я все шел за неким счастьем, спотыкаясь упоительно 
		и гордо,
И упускал его из виду неизбежно, и в конце концов решил:
Для счастья нужен просто дом, куда бы мог я приходить, 
		когда промокну
И перечитывать, в постели лежа, томные труды кого угодно,
И запивать горячим чаем хмель и хворь моей души.


Странная жизнь
Как было странно, когда на башне били часы,
И он тотчас же входил в давно открытую дверь,
И виновато молчал, и только щурил глаза,
И обтирал  сапогов придорожную пыль.
Она бросалась к нему и целовала в усы,
И прижималась к нему - домашний ласковый зверь,
И позволяла ему нисколько не рассказать
О передрягах пройденных миль.

Он ей все время дарил обрывки странные фраз
И улыбался углом своих обветренных губ,
И собирался сказать, что любит только ее,
Но все никак не решался выбрать момент
Она дарила ему мгновенья бешенных ласк
И наливала ему, потом фасолевый суп,
Она стелила постель, она стирала белье,
И улыбалась ему в ответ.

Как было странно, когда в давно назначенный час
Он в первый раз не вошел в давно открытую дверь,
И даже город, предатель, ей не донес
Уже умолкнувших улиц любые шаги.
Она напрасно бралась ему заваривать чай,
Она смотрела в окно - несчастный брошенный зверь
И прижималась к стеклу, как  трафарету его щеки.

Должно быть, где-нибудь там и существует и та,
Чей волос пепельный смешан с живой рыжиной,
Слегка уютнее дом, слегка теплее огонь
И чуть удачливей жизнь, как ни крути.
И представляла она, прильнув к прохладе стекла,
Как он другую во сне называет женой,
А в это время его с давним шрамом ладонь
Спокойно спит на ее груди.

А он лежал на траве, стараясь ровно дышать,
И виновато смотрел в ночную звездную высь,
И представлял, как шагнет, невозмутимый такой,
В ее объятья и дом, и сам обнимет ее.
Хотя руками уже не в силах был удержать
Он даже просто свою, такую странную жизнь,
Она текла из него спокойной красной рекой,
Уже мельчая.


***
Ласкает нежно-легкий бриз трехпалубный корабль.
Я сам бессовестно красив, и он красивый, черт.
О, мама-мия, папа-мий! Полундра и карамба,
Ах, как же море всякий раз меня к себе влечет.
И пусть пока не пробил день, стою на берегу я,
И ты стоишь на берегу, ко мне прижавшись робко.
Ты так наивна и стройна ты мне верна, как пробка
Верна боченочку с вином - я не люблю другую.

Туман отечества давно невыразимо сладок
На солнце варятся мозги, а в камбузе бульон.
И впереди видна земля креветок и мулаток.
Их там красивых, говорят, не меньше, чем мильон.
И я представлю пред собой  красавицу нагую,
Ее горящие глаза и жаркие объятья,
Но приступ верности во мне проснется так некстати,
Мулатка знойная, прости - но я не люблю другую.

12 баллов, жуткий шторм, и наш корабль в дырках.
И в дырки ринется вода, меня бросая в дрожь.
Но я геройски доплыву, хотя бы бескозыркой
До бедной той скалы, где ты меня бессменно ждешь.
Чтоб рассказать, что от тебя уже не убегу я,
Чтоб убедить, что я и впредь простое счастье наше
Пытаться буду сохранить, питаться даже кашей.
А главное, что никогда не полюблю другую.


***
Нынче лето расчерчено надвое,
Вдвое меньше пожитков осталось в моем багаже.
Двадцать девять по Цельсию на дворе,
Двадцать девять мне было уже...
А смешные снежинки искрились и падали
Мне в тот день на поникшие плечи, на грудь.
И тогда ты пришла и осталась, не правда ли,
Чтобы вместе со мной приручить мою дикую грусть?

Нынче лето, крапивится, ну и пусть,
Можно просто не лазать в крапиву босою ногой.
Винных ягод раскинулся старый куст,
Что в народе зовется иргой.
Ты попробуешь ягоды эти и скажешь: "Здорово!"
И они, понемногу, тебя опьянят.
Потому что на трезвую голову
Невозможно любить так безумно и долго меня.


Песня голодного человека
От Петербурга до Москвы
Колеса времени спешат
И говорят: "Тик-так, тик-так",
И мы сверяем их часы
С тем механизмом на руке,
Что нами носится века
И заполняют нашу жизнь единым смыслом.
И сквозь тоннели и мосты
Они не замедляют шаг,
И, кстати, вы - типичный рак,
А я - типичные весы
И вы в типичном парике,
Я - без волос и парика,
И вы живете, где Пахра,  а я - где Висла.

Чуть остановится вагон,
И пассажиры двинут прочь,
И, враз, исчезнут с багажом
Эквивалентно миражу.
Я стану смел не по годам
И, сдвинув шляпу набекрень,
Запричитаю в спину вам, чегой-то вроде:
"Прошу прощенья, миль пардон,
Мне захотелось в эту ночь
Побыть заботливым пажом"
И, как положено пажу,
Я подхвачу ваш чемодан,
Но разыграется мигрень
Со мной случается, порой, потом проходит.

И я останусь восседать
Среди баулов и узлов
И наблюдать через окно,
Как дефилирует такси.
И как такси находит вас,
И поглощает вас в себе,
И на прощанье мне мигает стоп-сигналом.
Ну что поделаешь, опять
Мне, как всегда, не повезло,
Но звездам это все равно,
Хоть я и свой, хоть я - весы,
Пусть я - весеныш, ловелас,
Пусть я повис в своей судьбе -
Мне тоже хочется какого-то финала.


Пуговица
Па-па-па-па-па-па-па-па-па-па-па
Ма-ма-ма-ма-ма-ма-ма-ма-ма-ма-ма
Папу, ну нисколечко, и маму я совсем не помню,
Видимо, я круглая, подброшенная сирота. Да.

Я давно живу в мебелированной большой квартире,
Где любым укладом непременно заправляет он -
Вечно чуть небритый и не глаженный, но лучший в мире,
Мною обожаемый, практически, со всех сторон. Да

Мы гуляем часто по ухоженным большим бульварам
Под неодобрительные взгляды тополей и лип.
Липы полагают, что и вовсе-то он мне не пара,
Ну, а тополя считают, что он безнадежно влип.

Вместе посвистим на воробьев, собакам рожи корчим
И на солнце, щурясь, смотрим, дабы суть постичь его.
Он меня касается порою, как бы между прочим,
Я же, между тем, не замечаю, как бы, ничего.

Разные машины иногда на нас косят глазами
И не в силах сдерживать себя, не замедляя ход
Видимо, от зависти влюбляются друг в друга сами
И, недолго думая, целуются друг с другом. Вот.

Я вовсю пытаюсь разглядеть черты любимого лица,
Только, как и прежде, я его не вижу вообще.
Я ж такая маленькая, я всего лишь навсего - пуговица,
Маленькая пуговица на его плаще.


***
По асфальту каблучки,
Как подковки, цокают.
Я же этим цоканьем
Выбит из седла.
А торговки во рядах
Акают и окают.
Бабки просто охают,
Как всегда.
Ты идешь вперед, как в бой,
С шевелюрой рыжею.
Я шагаю за тобой
Гришею.

Нам навстречу прошмыгнет
Шушера подъездная.
Лифт уныло проскрипит
С нами этажи.
Если плата за проезд -
Дело бесполезное,
То расплата за любовь -
Не скажи.
Тут уже не обойтись
Штрафом в виде рублика.
Коль разлюбят, то катись
Бубликом.

За окошком первый снег
Кружится и кружится.
В радиоле под иглой
Кружится фокстрот
Твой щенок прильнул ко мне…
Ой!.. Показалась лужица…
Ты смеешься, мне же не
До острот.
Смех твой - будто бы вкус дыни
Для застрявшего в пустыне.
Я готов навек им за-
слушаться.
Ночь за ночью, день за днем -
Смотришь, лето катится.
И по лужам предо мной,
Брызги всполоша,
Ты плывешь на всех парах
"Черной каракатицей".
До чего ж, чернявая,
Ты хороша!
Грудь вздымается волной,
Ножки - как уключины…
Ну почему же я такой
Ой, влюбчивый?..



***
Покинув северо-восток,
С которым долго был на "ты",
Ты под покровом темноты
Войдешь в притихший городок.

Пусть в узких улочках его
Звучат несмелые шаги,
Ты неподвластен в эту ночь
Любому местному прево.

Лохмотья сорванных афиш
Свисают мокрой бахромой,
Но, босоногий и хромой,
Не просыпается Париж.

Лишь по безлюдной мостовой,
Раскинув шлейфом желтый шарф,
Пройдет последняя любовь
И повстречается с тобой.

Скрипящий флюгер пропоет для вас одних не им придуманный мотив,
Но спящий город будет спать, как равнодушный и стареющий мастиф.

Он не заметит, проглядит, как вдоль его закрытых век
Пройдет последняя любовь,
А с нею - первый снег.


***
Привет, заезжий морячок,
Ты ни поэт, ты ни обманщик.
Скажи, зачем, не спит сверчок,
Скажи, о чем поет шарманщик.
Людских страстей водоворот,
Страданий долгие метели.
Уходит год, приходит год,
Но солнца нет повсюду темень.
Уходит год, приходит год,
Но счастья нет на самом деле.
Ты подними все паруса,
Хоть даль страшит и ветер с моря,
Смотри туда, куда глаза
Твои давно уже не смотрят
Смотри туда, куда глаза
Твои давно уже не смотрят.

Клади штурвал на курс Норд-Вест,
Плыви сквозь бури и ненастья.
От старых ран, от этих мест
В страну добра по зову счастья.
Где станет все чудесным сном,
Где вечера легки и долги.
Где входит в дом, волшебный гном,
И рождество гостит у елки.
Где входит в дом, озябший гном,
И рождество гостит у елки.
Где печь и греет, и печет,
Где сладок вкус нуги и манго.
Где за стеной поет сверчок,
А под окном звучит шарманка
Где за стеной поет сверчок,
А под окном грустит шарманка

Приятен ветер парусам,
вино стекает по усам,
Часы стучат, тик-так, не так ли?
До этих пор ты мнил себя, пусть не любимчиком судьбы, 
		но все же тертым калачом.
Но возвращаясь из морей, теперь к единственно
своей, к своей единственной Итаке,
Ты ни обманщик, ни поэт,
на мысли разные в дороге обречен.

О том, что нет такого дна,
Песка, базальта или ила,
Где не ждала бы та одна
И где тебя бы не простила.
О том, что смерть не впереди,
Она вокруг ночи за бортом.
Живя, не лги, не укради
И уходи, потом свободным
Живя, не лги, не укради
И уходи, себе свободно.
Что жизнь - забавный пустячок,
Что ты давно уже не мальчик...
Вот то, о чем смолчал сверчок,
Вот то, о чем не спел шарманщик.
Вот то, о чем смолчал сверчок,
Вот то, о чем не спел шарманщик.


***
Прохладный дом. Каминный зал. И пусть пустоту камина
Заполнит горящих поленьев свет, все благостней, все быстрее...
А в каждом споре полном войны и очень худого мира
Победу одержит тот, кто будет чуть-чуть хитрее.

А спор - это жизнь, и жизнь - это спор, 
		и жить никогда не поздно
И вот в один осенний день злодейка-судьба решила
Столкнуть хоть чем-нибудь, но не лбом, помятый, 
		в облезлых звездах,
Но крепкий духом старый мешок и молодое шило.

Бумага лечит - к листу листок. Кривятся вдали овраги.
Забористый ветер присмирел, в лесах замолчали звери.
А если и скажет кто-нибудь, что в спорах родятся драки,
То мы не поверим ему ничуть. А может быть, и поверим.
В свидетелях будут восемь шляп и две  небольших кувшина.
Поломанный зонт, один башмак и куча бездверных ручек,
Пока в камине горит огонь, в чулане мешок и шило
Решили выяснить, кто у них на самом-то деле круче.

И шило сказало: "Я в тебе сумею проделать дырку,
А если прикажут - и не одну, и будешь похож на сито."
А шилу сказал в ответ мешок: "Я в прошлом работник цирка,
Ко мне попадешь - и нет тебя. И будет все шито-крыто."

Но в их, несомненно, честный спор вмешался коварно случай -
Хозяйский ребенок вошел в чулан, свои надувая щеки,
Подумал о чем-то, о своем - и даже без мысли мучить
Мгновенно шило вложил в мешок... Поблекшие звезды в шоке.

"Нет, шила в мешке не утаить! А если таить не шило?" -
Подумал снова юный факир и сделался очень важен,
Нашел, принес и сунул в мешок доверчивую шиншиллу -
Но что про факира подумал зверек, мы вслух на за что не скажем.

Прохладное утро, спит камин. Нескладная дремлет ширма.
Над книгой Ниссе уснул давно, а в книге уснули тролли.
И лишь о разном ведут разговор, не споря, мешок и шило.
Да тихо вздыхает невпопад доверчивый синий кролик.



Средиземное море
Там, где всегда зеленеет вода,
Там, где шумит Средиземное море,
Я, как корабль, поднимаю борта,
Встав на песок в бесконечном просторе песка.

И вскоре потрепанной гривы моей
Коснется своею игривою гривой
Большая волна - королева морей,
Любовь и несчастье морских пилигримов.
Они повидали чужие края,
И их бригантины шторма решетили,
Над их парусами и штили шутили,
Подобно портному, иные фасоны кроя.
А ветер дремал, укрываясь от зноя в прибрежных скалах,
А солнце от моря стремглав уходило в зенит.
И все же на берег прибой, хоть лениво, но выпускал их,
Как нынче лениво опять над моею судьбой ворожит.

Прозрачные воды собой серебря,
Из дали морской приплывут афалины.
И, глядя на них, я увижу себя
Немного сутулым, безумно наивным,
Живущим во всех часовых поясах,
Спустя много лет… Но, разбуженный утром,
Пусть ветер надует мои паруса,
И станет надолго мне только попутным.
Сюда, где рыбачьи висят невода,
Где счастье прибой мне горстями намоет,
Сюда, где всегда зеленеет вода,
Где вечно шумит Средиземное море.


***
Ты стоишь на пустом берегу океана,
Словно пьешь из него свою горькую память,
А уставшее солнце, пока осторожно,
Но садится к нему, к океану на плечи.
И уносится им в неизвестные страны,
Где все будет не так тяжело и тревожно.
Знай, судьба тебе дарит еще один вечер
Чтобы что-то понять и, быть может, исправить.

Помнишь, в прошлом году, поедая лазанью,
Ты сидел в ресторане под вечер, под зиму,
А за дверью стояла мохнатая псина
В ожидании чуда, тепла и жилища.
И своими собачьими с грустью глазами
Потянулась к тебе - ты опаздывал сильно.
И остатки твоей вкусно пахнущей пищи
Унесли со стола, побросали в корзину.

Ты опаздывал к ней, к самой лучшей из лучших,
Ты светил и светился, как солнечный лучик.
Ты по городу шел - всем казалось, что лето -
Ведь брусчатка была твоим светом согрета.
А собака брела за тобой, за горячим
И мечтала она о своем, о собачьем,
Все о том, чем собаки бездомные бредят -
Может все же возьмет, может все же заметит.

Ты любил ее так, как тебя не любили,
Ты жалел ее так, как тебя не жалели.
Но ее привлекали уютные парки,
А тебя все тянуло, где шумно, где люди.
Ты дарил ей всегда в изощренном обильи
Дорогие духи и другие подарки.
Ей же просто хотелось вдыхать полной грудью
Послегрозовый запах июньской аллеи.
И при вашем последнем свиданьи под дубом
Ты опять ей сказал, не о том,  что подумал.
И вы с ней разошлись, как понурые клячи,
Под улыбками слезы невольные пряча.
Может вам не хватило для нерасставанья
Полмгновенья всего, полминуты вниманья
Может искренности, что маячила тенью,
Может капли тепла, может просто терпенья.

И чего бы тебе свою гордость не спрятать
Побежать ей вослед и шагать с нею рядом.
И собаку позвать, оглянуться хотя бы,
Но давно наступил ненавистный октябрь.
И, бредя по уже подмерзающим лужам,
Ты решил для себя, что уж больше не нужен
Ни пустому сегодня, ни тусклому завтра,
Вообще никому - только это не правда.

Может нужен ты солнцу, глядящему с неба
На тебя, может робкому первому снегу,
Может слабому ветру с далекого Веста,
Может просто щенку, что стоит у подъезда.
И не поздно еще голове без царя быть
И тем самым себя зачеркнуть, искорябать.
А потом ощутить и наивным, и странным,
Но стоящим пока на краю океана.


Предательство
Узкоколейные улочки, то ли Тильзита,
То ли Мадрида далекого, то ли Парижа.
Ты пробираешься ими, ты в шляпе из фетра,
Тело твое облачилось в поношенный плащ.
Сверху совсем прохудилась небесная крыша,
Ставшая чем-то похожей на старое сито.
Смесью из мокрого снега и хлесткого ветра
Бьет по щекам тебя сумрак, ты только не плачь.

Мимо тебя проплывают в ночи экипажи,
Как неглубокие льдины холодного моря.
Ты ощущаешь себя одиноким корветом,
Смело вступившим не в бой - в полосу неудач.
У твоего корабля потемнели от горя
Оба борта, да и флаг не кивает вальяжно.
Все паруса до лохмотьев обглоданы ветром.
Скалы все ближе и ближе, но только не плачь.

Нет в твоем мире покуда луча никакого,
Нет в твоем море уже ни плеча, ни причала.
Есть в твоей нынешней жизни шарманка и домра,
Старая шляпа, да несколько медных монет.
Есть в твоем прошлом и та, что ждала и встречала
Только тебя, но сегодня встречает другого.
В доме, который, как водится, был твоим домом -
Добрым, приветливым домом, которого нет.


Жара в Москве
Чей-то голос в окне превращается в Альт
И смолкает, как будто навеки.
Черным хлебом в Москве подгорает асфальт,
Закипают московские реки.
Без перины лежат небеса,
Беспокойно ворочаясь в дреме...
Солнце плавит железо в старинных часах,
Выпуская плененное время.

Время выйдет, шатаясь, на пыльный проспект
К постаревшим домам и оградам,
Воскрешая для нас, тех кого больше нет,
Кто всегда будет жить с нами рядом.
И я стану опять глуп и пьян
И сто раз повторю твое имя,
Когда выпью до дна голубой океан,
Отраженный глазами твоими.


Итальянская песня
Через миндальные сады цветений небывалых
Через пьянящий первоцвет желтеющих равнин
Вдоль горных рек, вдоль козьих троп, на снежных перевалах
Пути дороги расходясь всегда приводят в Рим.

А в это время в Риме гвоздика и цикорий
Заполнят ароматом одну из тех тратторий,
Где с пышными бриошами за чашкой капучино
Напротив женщины сидит решительный мужчина.

Из миллиона разных лиц, из множества безумий
Он выбрал именно ее и Этной назовет.
Она, недолго думая, решит, что он Везувий
И от нахлынувшей любви вот-вот себя взорвет.
Вот-вот.

А за углом давно звучит унылая шарманка
И мелкий дождик битый час усердно вторит ей.
Да к черту дождь, гуляй цыган, камлай, душа, шаманка,
Бродя по улочкам кривым Италии моей.

А в парке Понте-Пинчо к ним бредут, как на подмогу
Стволы деревьев, спряча их от любопытных глаз.
И скажет он: "Я не промок, и пусть я весь промокну,
Но не погаснет мой вулкан ни на день, ни на час.

И ночь на них накинет прохладную попону,
Но прежде, чем расстаться на Пьяцца дель Пополо
Сомкнет он руки на ее такой уютной талии,
Как виноградная лоза моей Италии.


***
Это время такое пришло, что обыденный вкус
Бергамотного чая сменяется горечью кофе.
И на заднем дворе одинокий сиреневый куст
Тянет к спящему небу свои обнаженные руки,
А на небе звезда предлагает ему загадать
То желанье заветное, жить не в тоске и в разлуке.
Это время такое, что хочется виолончель,
Наконец-то извлечь аккуратно из пыльного кофра,
Это время такое, что ветер гудит в проводах,
Заставляя скрипеть во дворах фонари и качели,
Это время такое - на время забыть о годах,
Полной грудью дышать и вдыхать сладкий дым новизны
Ну а ту, что тебя предала, постараться понять
Или даже простить, а потом улыбнуться вослед ей.
Даже если весна в твоей жизни и станет последней,
Даже если уже не случится и этой весны.


Парижская
Этот запах каштанов ее парика
Будоражит его, словно старый коньяк.
То ль она провожает домой моряка,
То ль до дома ее провожает моряк.
В эту летнюю полночь парижских огней
Их заметит не спящий в ночи трубочист.
И тотчас неожиданно станет речист,
Обращаясь сквозь память в минувшее к ней -
Той трубе, той судьбе,
Что давно забрала
Все себе, все себе…
И теперь - все зола…

Ну а им между тем на углу Сен-Жермен
Забредется в подвальчик ночной "Флердоранж".
И она подустала уже от измен,
Да и он уж не мальчик, а дальше - куда ж…
По каким же бульварам им вместе шагать,
И скупые друг друга не слушать слова?..
Он, наверно, сова. Она точно - сова.
Им обоим не хочется спать.

Да и близок тот час, когда утренний свет
Елисейские тронет поля и луга.
И авто зашуршат по асфальту, и след
Свой на небе оставит цветная дуга.
И моряк смело бросится в море страстей,
И откроет в нем сотни путей, как Колумб.
Но пока он коснется ее влажных губ
И промолвит тихонько ей:

"Мадам, мадам, мадам,
Вы прекрасны, как сам Нотр-Дам.
Мадам, мадам, мадам,
Я - ценитель семейных драм.
Я любить не смогу без вас
Темной ночью и светлым днем
Этот город, что свел нас, и пусть сейчас
Что угодно творится в нем.
Хоть вода льется пусть,
Хоть потоками с крыш…
Здравствуй, грусть! Здравствуй, грусть…
Ах, Париж! О, Париж…



***
Я - Дон Кихот, я - рыцарь на распутьи,
Сижу в седле усталого коня.
На мне пока походная броня,
Я дым побед вдыхаю полной грудью,
Но ты вонзись, войди стрелой в меня.

Ты - солнца луч, ты - яркая планета,
Ты - сладкий сок и сон любых ночей,
Ты - свет очей и принца, и поэта,
У ног твоих и оды, и карета,
А я - бедняк, и я пока ничей.

Я - океан совсем не тихий,пусть я,
Но я ищу и счастье, и покой.
А ты - река, стремящаяся к устью,
Ты грусть мою своей излечишь грустью,
И я прошу впади в меня рекой.

Мой дом затих без нежности и стирки
Без теплых щей и рук, и добрых слов.
И замер в нем и маятник часов,
И Ив Дютей на старенькой пластинке,
Но дверь не закрывалась на засов.

Ворвись ко мне, как суетная слава,
Войди в мой дом, хотя б к исходу дня
И прошепчи с горячностью огня,
Как в летний дождь влюбленная дубрава,
Что ты уже не можешь без меня.


***
Я очень люблю возвращаться в родные пенаты,
Я очень люблю ленинградские белые ночи.
А так же поскольку на свете такая одна ты,
То вот уже год я люблю тебя очень-преочень.
Как всякий поэт, обожающий петь под гитару,
Я делаю это всегда, как могу, как умею.
При этом претензий к себе самому не имею,
Лишь изредка есть кое-что к стихотворному дару.

Твое затененное шторой окно находится вовсе не рядом
И чтоб до него кое-как дотянуть не хватит и целого дня.
Чертаново люди зовут за   глаза, а чаще в глаза Чертоградом -
Там черные черти не спят по ночам, они караулят меня.

Живые, но как не живые дома застынут в молчании гулком,
Когда я дождусь подходящую ночь и запросто выйду в нее,
Повесив гитару свою на плечо, я ринусь по спящим проулкам,
Пусть чокнутся черти от страха чуть-чуть, считая, что это ружье.

Я дом типовой твой не сразу найду, но сразу начну серенаду,
Чтоб ты услыхав про томление чувств сказала: 
		"Хочу быть с тобой".
И ты распахнешь угловое окно и крикнешь мне: "Федя, не надо.
Я стану навеки твоею, хоть щас, но  только не надо, не пой


***
К списку песен