Ты стоишь на пустом берегу океана,
словно пьешь из него свою горькую память...
К диску странная жизнь

Странная жизнь

Как было странно, когда на башне били часы, И он тотчас же входил в давно открытую дверь, И виновато молчал, и только щурил глаза, И обтирал сапогов придорожную пыль. Она бросалась к нему и целовала в усы, И прижималась к нему - домашний ласковый зверь, И позволяла ему нисколько не рассказать О передрягах пройденных миль. Он ей все время дарил обрывки странные фраз И улыбался углом своих обветренных губ, И собирался сказать, что любит только ее, Но все никак не решался выбрать момент Она дарила ему мгновенья бешенных ласк И наливала ему, потом фасолевый суп, Она стелила постель, она стирала белье, И улыбалась ему в ответ. Как было странно, когда в давно назначенный час Он в первый раз не вошел в давно открытую дверь, И даже город, предатель, ей не донес Уже умолкнувших улиц любые шаги. Она напрасно бралась ему заваривать чай, Она смотрела в окно - несчастный брошенный зверь И прижималась к стеклу, как трафарету его щеки. Должно быть, где-нибудь там и существует и та, Чей волос пепельный смешан с живой рыжиной, Слегка уютнее дом, слегка теплее огонь И чуть удачливей жизнь, как ни крути. И представляла она, прильнув к прохладе стекла, Как он другую во сне называет женой, А в это время его с давним шрамом ладонь Спокойно спит на ее груди. А он лежал на траве, стараясь ровно дышать, И виновато смотрел в ночную звездную высь, И представлял, как шагнет, невозмутимый такой, В ее объятья и дом, и сам обнимет ее. Хотя руками уже не в силах был удержать Он даже просто свою, такую странную жизнь, Она текла из него спокойной красной рекой, Уже мельчая.

Средиземное море

Там, где всегда зеленеет вода, Там, где шумит Средиземное море, Я, как корабль, поднимаю борта, Встав на песок в бесконечном просторе песка. И вскоре потрепанной гривы моей Коснется своею игривою гривой Большая волна - королева морей, Любовь и несчастье морских пилигримов. Они повидали чужие края, И их бригантины шторма решетили, Над их парусами и штили шутили, Подобно портному, иные фасоны кроя. А ветер дремал, укрываясь от зноя в прибрежных скалах, А солнце от моря стремглав уходило в зенит. И все же на берег прибой, хоть лениво, но выпускал их, Как нынче лениво опять над моею судьбой ворожит. Прозрачные воды собой серебря, Из дали морской приплывут афалины. И, глядя на них, я увижу себя Немного сутулым, безумно наивным, Живущим во всех часовых поясах, Спустя много лет… Но, разбуженный утром, Пусть ветер надует мои паруса, И станет надолго мне только попутным. Сюда, где рыбачьи висят невода, Где счастье прибой мне горстями намоет, Сюда, где всегда зеленеет вода, Где вечно шумит Средиземное море.

***

День уходит, повторяя Чье-то кружево из ниток, Забирая с неба слиток Золотого янтаря… Ну а ты разлей в бокалы Капли сладкого кагора, И пускай в твоем камине Дотлевает уголек, И дыру кривой дощечкой Не латай в углу забора, Ведь сегодня я и вечер Забредем на огонек. Ты же столько лет мечтала, Чтобы завтра на дороге, Экономя на билетах И поэтому - в пыли, Показались чьи-то ноги В лакированных штиблетах, И не столько показались, Сколько мимо не прошли. Неужели же напрасно Ты ждала все эти годы, Чтобы сказку сделать былью, Чтобы твой заслышал смех Принц красивый, умный, гордый, И к тому же на кобыле, И с роскошной шевелюрой, Разодетый в пух и мех… Но принцев, в принципе, немного, Их хватает не на всех. Как же ты мечтала страстно, Стоя над разбитой чашкой, Что тебя утешит летом, Дав сперва овса коню, Боевой красавец с шашкой, С твердой поступью корнета. Но вокруг корнетов нету - Их срубают на корню. Как кудрявым пеликаном Я прошелся бы в осоке, Так пройдусь самим собою По некошеной траве… Над рекою - дым тумана, За туманом - домик синий, Возле дома три осины Поклонятся мне жеманно, Как простому человеку Неопознанных кровей… Но только я и есть тот самый, Просто очень невысокий, Просто часто невезучий На любовь и на уют - Принц, который на работу Вечно ходит по дороге, Раз трамвай на остановку Все равно не подают.

По дорогам сказок

(Позднее эта песня стала трилогией) На чердаке, под самой крышей, Где дверь не водится с крючком, Где ночь всегда поет сверчком, А по углам скребутся мыши, Ты на соломенной подстилке Лежишь, устав от дел дневных, Давно поднаторевши в них– От глажки платьев и до стирки. Но счастье сказочное близко И терпишь ты свое житье, Творя искусное шитье, Подобно опытной модистке, Но счастье близко, и пора бы Тебе, не растеряв запал, Спешить на королевский бал, Покинув прошлого канавы. И тайну имени доверить Простому ящику с золой... А он не добрый и не злой Но для гостей открыты двери В его дворце. Входите смело, Вдыхайте пыль роскошных зал, Таращте праздные глаза Вокруг себя, не зная меры. Смотри, Британь, смотри, Наварра - Его богатствам нет конца, В его озерах тьма гольца, В его лесах зверья навалом. И жили с ним пускай не тысячи, Но уж десятки разных жен, А он - мечтатель и пижон, Свою единственную ищет. И как-то раз на самом деле, Он станет горестен и зол, Наденет праздничный камзол И шляпу новую наденет. С такими пышными полями, А на полях растет перо... Тебя придумал Шарль Перро, Ну а его создал из яви. Но никуда ему не деться, И он запрыгнет на коня И поспешит, его гоня, Твоих просить руки и сердца. Прошли века волшебным сном. И вот стоит, не то, что замок, А сельский дом, обычный самый, Обычный самый сельский дом. Где прежний вензель завитой, Где будуар, где погреб винный. И вместо старого камина - Пространство с газовой плитой. И ты у чистого окна, Волнуясь, ждешь его с работы - Вдруг у него промокли боты, Вдруг у него болит спина. А он, проехав весь район, Вернется с рыночной поклажей И в дом войдет, и тихо скажет: "Ну, здравствуй, Золотце мое." И обоймет тебя, а ты, Пленяясь нежностью такою, Прижмешься трепетной щекою К щетине Синей Бороды. И, благодарная судьбе, Ты скажешь, все-таки ему же: "Ты можешь, будучи мне мужем, Позволить многое себе: Уйти в себя, уйти в забой, Не пить кумыс, не мыть посуду, Не бить челом, не быть повсюду И просто быть самим собой. Ты можешь запросто уйти, Семейных уз сорвав оковы, Но я люблю тебя такого, Ты только нет, не уходи".

Нероманс

Меня сполна ее уста Сквозь трубку телефонную Одарят холодом свинца И равнодушьем женщины. Вот так накатывает страх И разбивает сонные, Такие слабые сердца, И образует трещины. На горном склоне, не близка, Лежит, еще беспечная, Моя печаль, моя тоска, Моя дорога вечная. Она средь гама птичьего, Меж камня непологого, Не обещает ничего И обещает многое. И я стою, подняв глаза, Не замечая облака. Не нахожу пути назад, И не пытаюсь, но пока Я жив еще, я не мертвец, Но что-нибудь изменится. Меня, чужого, во дворец, Быть может, чужеземица Уже зовет, рождая звук, Что не имеет отзвука. Уже бросает беглый взгляд На параллели глобуса. И нервно вздрагивает вдруг От телефонного звонка, И вновь глядит на циферблат, И оправляет волосы. Но это все не донесет Тумана нить заплечная, И вот уже меня ведет Моя дорога вечная. Сквозь строй невидимых орбит, Саваннами, пустынями, Как груз помноженных обид, Несу свое уныние. Со взглядом недомудреца, С пожитками монашьими, Стою под стенами дворца Над страхами вчерашними. Я рвусь к тебе - на бельэтаж, Ты видишь, чужеземица… Но обрывается мираж, И вряд ли что изменится.

Песенка о счастливом человеке

В краю туманов и озер, в краю закатов рыжих, В краю, где солнце крепко спит, где нет ни дат, ни вех, Я точно знаю, там есть дом под черепичной крышей, Где в одиночестве живет счастливый человек. Он в одиночестве своем слагал стихи и саги. И чтоб не мерзнуть он в очаг подбрасывал дрова. Он никому не делал зла, ну разве что бумаге. И бормотал себе под нос какие-то слова. А ежели кто подслушает вдруг и даже их все запишет, То в этих словах какой-нибудь смысл он попросту не неайдет. Он никому не делал зла, но захотела осень Ему неведомо за что порядком насолить Я точно знаю, что она намеревалась оземь Пролиться хмаревым дождем и листьями сорить. И тучи хлынули волной и затопили небо. И ветер пел в печной трубе, как грустная зурна. И все, что было на земле, слагалось в миф и небыль, А все, что стало в быль и явь - сплошное пасмурно. А он сидел и размышлял о жизни и о смерти. О том, что в жизни растерял и том, чего нашел. А что творилось за окном - он даже не заметил, Ведь было в кресле у огня ему так хорошо.

Песенка о влюбленной пуговице

Па-па-па-па-па-па-па-па-па-па-па Ма-ма-ма-ма-ма-ма-ма-ма-ма-ма-ма Папу, ну нисколечко, и маму я совсем не помню, Видимо, я круглая, подброшенная сирота. Да. Я давно живу в мебелированной большой квартире, Где любым укладом непременно заправляет он - Вечно чуть небритый и не глаженный, но лучший в мире, Мною обожаемый, практически, со всех сторон. Да Мы гуляем часто по ухоженным большим бульварам Под неодобрительные взгляды тополей и лип. Липы полагают, что и вовсе-то он мне не пара, Ну, а тополя считают, что он безнадежно влип. Вместе посвистим на воробьев, собакам рожи корчим И на солнце, щурясь, смотрим, дабы суть постичь его. Он меня касается порою, как бы между прочим, Я же, между тем, не замечаю, как бы, ничего. Разные машины иногда на нас косят глазами И не в силах сдерживать себя, не замедляя ход Видимо, от зависти влюбляются друг в друга сами И, недолго думая, целуются друг с другом. Вот. Я вовсю пытаюсь разглядеть черты любимого лица, Только, как и прежде, я его не вижу вообще. Я ж такая маленькая, я всего лишь навсего - пуговица, Маленькая пуговица на его плаще.

***

Значенье имеет лишь то, Что осень дождем превратила В подводную лодку авто, Меня же - в ее командира, В подводную лодку авто, Меня же - в ее командира. Значенье имеет исток Теченья всей жизни и омут, И этот последний листок, Прилипший к стеклу лобовому. И этот кленовый листок, Прилипший к стеклу лобовому. Спасая себя от обид, себя сберегая от ветра, Пунктиром придуманных линий Я мчался вперед, всегда уходя от ответа, Но лето сменилось, Смеясь надо мною наивным, На осень, на иней… И прежние мысли о том, Откуда, куда и зачем я, Уже попадают не в тон, Уже не имеют значенья. Значенье имеет лишь то, Что я, не найдя себе места Нигде, еду старом авто В ту сторону, где все известно, Лечу в этом старом авто В ту сторону, где все известно. Известны ответы на все Загадки, задачи, вопросы, И мчится навстречу шоссе, И стелется жизнь под колеса.

Будет

Будет в чьей-нибудь сказке счастливый финал, Триумфальная песня каноном, Будет, старя машины, само не стареть Угловое вращенье колес, Будет в Северном море счастливый финвал Забавляться никчемным планктоном, Будет на запоздалых прохожих смотреть, Потерявший хозяина пес. Будет нежно дышать голубая волна Вместе с гаснущим солнцем на пальмы, Будет странник искать путеводную нить, Путеводной звездою ведом. Будет с вечной улыбкой любая война Набивать свое брюхо напалмом, Буду я понемногу в себя приходить, Но не в твой неприветливый дом.

***

Я не умел тобой дышать, Я не сумел тебя забыть, И у диковинной реки Я не с тобой встречал рассвет. Но от тебя не убежать, Не раствориться, не уплыть, Хоть мы с тобою далеки, Как слово Да и слово Нет. Когда ручей поет ручью, Когда птенцы спешат из гнезд, Ночной покой не растворил Прозрачной чаши бытия И я гадаю по лучу Я назову одну из звезд Хрустальным именем твоим Такой звездой всегда хотел бы быть и я. Вдыхать космическую пыль, Светить легко, как ты точь-в точь, Потом, как всякая звезда, Упасть на землю и остыть. Но я сажусь в автомобиль, Но я сажусь в автомобиль И светом фар сжигаю ночь, И за собою навсегда Все перекрестки и мосты. И оставляя позади Разброд ветров разгул стихий Я научусь тобой дышать Под легкий плеск морской воды Я научусь писать стихи Про счастье хрупкое свое Про то, что счастье - это лето, это ты.

В поисках маленького принца

У горного ручья и у лесного я спокойно мог напиться, Укрывшись звездным небом и соломой крепко-накрепко уснуть. Ведь я давно хотел, я с детства раннего мечтал Стать самым близким другом маленького принца, И чтобы отыскать его отправился однажды в дальний путь. Но как-то захотелось мне, пройдя за много лет моря и страны Найти для ног истерзанных ходьбой хотя бы временный причал. И вот вдали огни и распростертые врата, и незнакомый мне доселе город странный, Где правит бал и ведает законами великая печаль. И страшный странник молча мне кивнул и затворил за мной ворота, Печальная вода текла ручьем по серым уличным камням. Унылая толпа давно ждала кого-то, и я внезапно понял, ни кого-нибудь, а именно меня. Печальная мелодия застыла над разрушенным Донжоном. Был праздник тишины и в этот день все звали в гости тишину. Печальные мужья дарили мертвые цветы своим всегда не улыбающимся женам, И я внезапно понял, что тоскую, что хочу иметь жену. И я нашел ее и стал жить с нею в равнодушии и в мире. Она была красива, как и многие, печальной красотой. Наш дом украсил плющ, и стол ломился от еды, и никогда у нас не гас огонь в камине, но смех или веселье к нам совсем не заходили на постой. Живой, нелегкой поступью, шагая семимильными шагами, Я в город, не печалясь ни очем, корнями крепкими врастал. Я денег накопил, познал и славу, и почет, и обзавелся и друзьями, и врагами. И как-то незаметно для себя стал раздражителен и стар. Но птицей улетая за условности, каноны и границы, Но зверем заползая осторожно в свое прошлое, как в лаз - Я вижу всякий раз, так и оставленного в нем, так и не найденного маленького принца И полный бесконечного упрека взгляд его печальных глаз.

Сказание о теще

Налим налимонился в дебрях лимана, Унылой луне подмигнул подхалимно. Луна принимала небесную ванну, И ей вообще было не до налима. Ее волновали проблемы пространства, В нем было все так бесконечно непросто: Мерцание звезд, пустоты постоянство… С чего бы все это?.. Вопросы, вопросы… Вопросы терзали космический лайнер, Застрявший в банальной космической луже. И кто виноват, и найдется ли крайний, И что теперь делать? Бывает ли хуже?.. Бывает! И если спуститься пониже, То можно заметить у краешка леса Бревенчатый домик с соломенной крышей, А в доме - меня, горемычного, в кресле. Весь месяц дожди измывались над крышей, И крыша съезжала, к тому же - заметно… А я горевал! Я мечтал о Париже! Он был в стороне от Фердыщево где-то… Ведь там, занавесив все окна туманом, Париж мирно спал и, конечно, не ведал О том, что на кухне моей не дремало Тамарское иго двадцатого века В лице моей тещи… Лилась неустанно Из крана вода, заливая посуду, И теща казалась себе капитаном, Причем непременно - пиратского судна. Засунув в стакан абордажные пальцы, Она подпевала, фальшивя при этом, Каким-то навеки замерзшим нанайцам, И песня у тех была тоже про лето… Так вот почему в этот час предрассветный Не спится и нам, гениальным поэтам!

***

Странный узор блузки, Чуть с хрипотцой смех. Птичий изгиб шеи, Влажный такой взгляд. Сбит с понталыку смят, Но все равно в щели Будет подсматривать мокрый снег, Как мы изучаем французский. А мы изучаем его допоздна, Рисуя в тетрадях спряженье. ? ночь и повесит луна На небе свое отраженье От зависти к нам станет желтой она, А после и месяцем узким... Она до сих пор в этом небе одна, А мы изучаем французский. Ты пишешь слова, и слова замирают влюбленно: Je t'aime, tu t'aime, il t'aime, nous t'aimon... В них видится старый Париж или ?????? В них слышится пенье шарманки и аккордеон. Только через каких-нибудь пять Непродолжительных лет Мы вспомним эти слова и голубую тетрадь. И улыбнемся легко, и легче, чем в первый раз Разойдемся опять...

Жара в Москве

Чей-то голос в окне превращается в Альт И смолкает, как будто навеки. Черным хлебом в Москве подгорает асфальт, Закипают московские реки. Без перины лежат небеса, Беспокойно ворочаясь в дреме... Солнце плавит железо в старинных часах, Выпуская плененное время. Время выйдет, шатаясь, на пыльный проспект К постаревшим домам и оградам, Воскрешая для нас, тех кого больше нет, Кто всегда будет жить с нами рядом. И я стану опять глуп и пьян И сто раз повторю твое имя, Когда выпью до дна голубой океан, Отраженный глазами твоими.

Вот так и живем, как жили

Вот так и живем, как жили: Роняя пустые блюдца, Разводим дешевый кофе И ходим друг к другу в гости. Но кофе - глядишь, не пьется, А блюдца - глядишь, не бьются И в осени ярко-желтой Рябины алеют гроздья… А осень в лесу шуршава, А осень в реке - бездонна, Но так и живем, как жили, Что осенью, что зимой: По вере своей безлико, По сути своей бездомно, Все тем же густым туманом Сокрыта дорога к морю… А море не может сделать Мудрее нас и моложе, А может лишь нашей жизни Иное придать вращенье... Но мы все живем, как жили, Любовь убивая ложью, Нисколько не понимая, Что этому нет прощенья… Из камня или железа Возводим глухие стены. Вокруг нашей тусклой жизни (Все выше они, все шире). Чтоб вскоре, махнув рукою, Проститься поспешно с теми, С кем вовсе нельзя прощаться… Вот так и живем, как жили...

Монолог голодного человека

Мой наряд не интересен, он не из парчи и замши, Я не многим интересней - лет 17 на вид, Я брожу по Петербургу, аккурат 5 дней не жрамши, И печально наблюдаю петербургский общепит. Не сказать, что без гроша я - 32 рубля в кармане, В голове гуляет ветер этих северных широт. Мне б зайти в подвальчик Вислы, погурманиться в Гурмане И под музыку Вивальди открывать пошире рот. Только есть в моем желании небольшой досадный минус - Эти деньги, что в кармане, в день прощания с Невой Нипочем нельзя потратить, и тогда я дальше двинусь, Покрываясь между делом непонятной синевой. Даже улицы и лица на меня глядят с издевкой, Впереди кусок картона черным кажется котом. Вон мужик в галантерее, он торгует не веревкой, Только рядом сохнет мыло, я куплю его потом. А на Невском в хлебных лавках и горячим поят чаем, И на блюдечках с начинкой булки пышные лежат. Мой желудок, обреченный очень жалобным урчаньем, Мне напомнил почему-то про блокадный Ленинград. Но вот я уже перед Зимним дворцом булыжник топчу сапогами. И зорко гляжу в Петроградскую мглу, как будто чего-нибудь жду - И кажется мне, что сейчас будет залп, и дрогнет земля под ногами, И толпы таких же голодных, как я, немедленно двинут на штурм. К тому же и левое ухо мое нещадно трещит пулеметом, Поскольку и ветер, куда бы не дул всегда попадает в него. И ноги мои, повинуясь не мне, со мною пройдут через площадь, Чтоб вместе со мной на скамейку присесть и пару минут отдохнуть, Где медный мужик навсегда оседлал не менее медную лошадь, Что сразу окажется медным конем, достаточно лучше взглянуть. Мой дядюшка старый, покуда был жив, играл вечерами на флейте. А после кидал в изможденную дверь модель боевого копья. А после коротких и ласковых слов: "Канальи, портвейну налейте!" Всегда говорил, обращаясь ко мне: "Ты боцманом будешь, как я". Но вечер, зажегший свои фонари, слегка отливает агатом. И тут я увижу, что чуть впереди, ко мне повернувшись кормой, Стоит моя шхуна у брега Невы таким одиноким фрегатом, И я одиноко к нему побреду походкой такою хромой. А в этом фрегате гудит ресторан, гарсоны снуют торопливо. И сразу от вида слегка разомлев жульенов и прочих рагу, Моя, несомненно, морская душа попросит балтийского пива, И я заколеблюсь, как в море вода, но ей отказать не смогу. Под мягкое кресло, под пенье цыган, под запах цветущих азалий Пройдет 2 часа незаметно, и я внезапно раскину мозгой - Мой поезд в Москву в этот самый момент стоит на московском вокзале, И я на устойчивый берег пойду нетвердой походкой морской. В кармане последний жетон на метро, А мысли в глубоком аутсайде, Но только, куда бы не шел я, не дро... Не дрогнет нога на асфальте.

***

Не по мне ли звонит, растеряв музыкальность Главный колокол свой работяга-звонарь. Умирает мечта, остается реальность, Да не спящий всю ночь одинокий фонарь. Не за мной ли спешит запоздалая бричка, Непрерывно скрипя на весь мир колесом, Умирает любовь, остается привычка, Да не знающий звезд бытовой горизонт. Не меня ли зовет в даль речная излука К плодородным садам, к роднику, к тростнику. Умирает зима, остается разлука Двух остывших сердец, да следы на снегу.

***

Ты на пятом этаже, Я лечу к тебе уже. Если к ночи не дождешься - я взлетел на вираже. Но в манящей высоте Облака, увы, не те. Нет, пойду пешком спокойно я к тебе, к теплу, к плите.

***

Мое счастье нынче день в кибитке возит. Я уехал в зиму, а вернулся в осень. Слякоть - не помеха, дождик - не обуза. Почему-то очень я хочу арбуза.

***

Мне бы хотелось, чтоб в завтрашнем утре Ветер ласкал угловатые тени Сонных домов, полусонных растений, Мокрых деревьев лохматые кудри. Мне бы хотелось, чтоб дверь приоткрыта С ночи была в твой чертог неприметный. Не золотой я, и даже не медный, И я пришел не с далекого Крита. Я прошагал параллелями улиц, Меридианами темных палаццо Шагом не четким с улыбкой паяца, Не разгибаясь, но и не сутулясь. Чтобы войти запоздало в потемках, Рядом с тобою прилечь незаметно Мягким клубочком, подарком заветным, Серым, невзрачным, пушистым котенком.

Песня предательства

Узкоколейные улочки, то ли Тильзита, То ли Мадрида далекого, то ли Парижа. Ты пробираешься ими, ты в шляпе из фетра, Тело твое облачилось в поношенный плащ. Сверху совсем прохудилась небесная крыша, Ставшая чем-то похожей на старое сито. Смесью из мокрого снега и хлесткого ветра Бьет по щекам тебя сумрак, ты только не плачь. Мимо тебя проплывают в ночи экипажи, Как неглубокие льдины холодного моря. Ты ощущаешь себя одиноким корветом, Смело вступившим не в бой - в полосу неудач. У твоего корабля потемнели от горя Оба борта, да и флаг не кивает вальяжно. Все паруса до лохмотьев обглоданы ветром. Скалы все ближе и ближе, но только не плачь. Нет в твоем мире покуда луча никакого, Нет в твоем море уже ни плеча, ни причала. Есть в твоей нынешней жизни шарманка и домра, Старая шляпа, да несколько медных монет. Есть в твоем прошлом и та, что ждала и встречала Только тебя, но сегодня встречает другого. В доме, который, как водится, был твоим домом - Добрым, приветливым домом, которого нет.

***

Ласкает нежно-легкий бриз трехпалубный корабль. Я сам бессовестно красив, и он красивый, черт. О, мама-мия, папа-мий! Полундра и карамба, Ах, как же море всякий раз меня к себе влечет. И пусть пока не пробил день, стою на берегу я, И ты стоишь на берегу, ко мне прижавшись робко. Ты так наивна и стройна ты мне верна, как пробка Верна боченочку с вином - я не люблю другую. Туман отечества давно невыразимо сладок На солнце варятся мозги, а в камбузе бульон. И впереди видна земля креветок и мулаток. Их там красивых, говорят, не меньше, чем мильон. И я представлю пред собой красавицу нагую, Ее горящие глаза и жаркие объятья, Но приступ верности во мне проснется так некстати, Мулатка знойная, прости - но я не люблю другую. 12 баллов, жуткий шторм, и наш корабль в дырках. И в дырки ринется вода, меня бросая в дрожь. Но я геройски доплыву, хотя бы бескозыркой До бедной той скалы, где ты меня бессменно ждешь. Чтоб рассказать, что от тебя уже не убегу я, Чтоб убедить, что я и впредь простое счастье наше Пытаться буду сохранить, питаться даже кашей. А главное, что никогда не полюблю другую.

Океан

Ты стоишь на пустом берегу океана, Словно пьешь из него свою горькую память, А уставшее солнце, пока осторожно, Но садится к нему, к океану на плечи. И уносится им в неизвестные страны, Где все будет не так тяжело и тревожно. Знай, судьба тебе дарит еще один вечер Чтобы что-то понять и, быть может, исправить. Помнишь, в прошлом году, поедая лазанью, Ты сидел в ресторане под вечер, под зиму, А за дверью стояла мохнатая псина В ожидании чуда, тепла и жилища. И своими собачьими с грустью глазами Потянулась к тебе - ты опаздывал сильно. И остатки твоей вкусно пахнущей пищи Унесли со стола, побросали в корзину. Ты опаздывал к ней, к самой лучшей из лучших, Ты светил и светился, как солнечный лучик. Ты по городу шел - всем казалось, что лето - Ведь брусчатка была твоим светом согрета. А собака брела за тобой, за горячим И мечтала она о своем, о собачьем, Все о том, чем собаки бездомные бредят - Может все же возьмет, может все же заметит. Ты любил ее так, как тебя не любили, Ты жалел ее так, как тебя не жалели. Но ее привлекали уютные парки, А тебя все тянуло, где шумно, где люди. Ты дарил ей всегда в изощренном обильи Дорогие духи и другие подарки. Ей же просто хотелось вдыхать полной грудью Послегрозовый запах июньской аллеи. И при вашем последнем свиданьи под дубом Ты опять ей сказал, не о том, что подумал. И вы с ней разошлись, как понурые клячи, Под улыбками слезы невольные пряча. Может вам не хватило для нерасставанья Полмгновенья всего, полминуты вниманья Может искренности, что маячила тенью, Может капли тепла, может просто терпенья. И чего бы тебе свою гордость не спрятать Побежать ей вослед и шагать с нею рядом. И собаку позвать, оглянуться хотя бы, Но давно наступил ненавистный октябрь. И, бредя по уже подмерзающим лужам, Ты решил для себя, что уж больше не нужен Ни пустому сегодня, ни тусклому завтра, Вообще никому - только это не правда. Может нужен ты солнцу, глядящему с неба На тебя, может робкому первому снегу, Может слабому ветру с далекого Веста, Может просто щенку, что стоит у подъезда. И не поздно еще голове без царя быть И тем самым себя зачеркнуть, искорябать. А потом ощутить и наивным, и странным, Но стоящим пока на краю океана.

***

Ночь глубока, глубинна. Где-то уснуло море, Где-то уснуло небо, Дремлет седой Тибет. Даже людское горе Спит глубоко и немо, Только лишь я, дубина, Спать не даю тебе.

Песенка влюбленного поэта

Я очень люблю возвращаться в родные пенаты, Я очень люблю ленинградские белые ночи. А так же поскольку на свете такая одна ты, То вот уже год я люблю тебя очень-преочень. Как всякий поэт, обожающий петь под гитару, Я делаю это всегда, как могу, как умею. При этом претензий к себе самому не имею, Лишь изредка есть кое-что к стихотворному дару. Твое затененное шторой окно находится вовсе не рядом И чтоб до него кое-как дотянуть не хватит и целого дня. Чертаново люди зовут за глаза, а чаще в глаза Чертоградом - Там черные черти не спят по ночам, они караулят меня. Живые, но как не живые дома застынут в молчании гулком, Когда я дождусь подходящую ночь и запросто выйду в нее, Повесив гитару свою на плечо, я ринусь по спящим проулкам, Пусть чокнутся черти от страха чуть-чуть, считая, что это ружье. Я дом типовой твой не сразу найду, но сразу начну серенаду, Чтоб ты услыхав про томление чувств сказала: "Хочу быть с тобой". И ты распахнешь угловое окно и крикнешь мне: "Федя, не надо. Я стану навеки твоею, хоть щас, но только не надо, не пой"

Осень

Баловалась непогода на земле, баловалась. Это осень распрямила свои черные крылья. Поломалось, колесо моей судьбы, поломалось. Вместе с осью, колесо моей судьбы поломалось. Где-то были и друзья разлучные, и подруги. Нынче вовсе за спиной моей простор и свобода. Это осень мне протягивает мокрые руки С небосвода, мне протягивает мокрые руки. Больше нету ни судьбы моей пустой, ни разлуки. Люди спросят: "Где ж ты их порастерял, как растратил?" Я отвечу: "Да просто это незаметно случилось, Просто осень облачилась в свое скорбное платье." Мне не хватит ни удач моих былых, ни фантазий, Чтоб увидеть неба синь хотя б на самую малость. Просто осень заглушила мою песню дождями. На дороге, где меня уже почти не осталось.

Париж

Этот запах каштанов ее парика Будоражит его, словно старый коньяк. То ль она провожает домой моряка, То ль до дома ее провожает моряк. В эту летнюю полночь парижских огней Их заметит не спящий в ночи трубочист. И тотчас неожиданно станет речист, Обращаясь сквозь память в минувшее к ней - Той трубе, той судьбе, Что давно забрала Все себе, все себе… И теперь - все зола… Ну а им между тем на углу Сен-Жермен Забредется в подвальчик ночной "Флердоранж". И она подустала уже от измен, Да и он уж не мальчик, а дальше - куда ж… По каким же бульварам им вместе шагать, И скупые друг друга не слушать слова?.. Он, наверно, сова. Она точно - сова. Им обоим не хочется спать. Да и близок тот час, когда утренний свет Елисейские тронет поля и луга. И авто зашуршат по асфальту, и след Свой на небе оставит цветная дуга. И моряк смело бросится в море страстей, И откроет в нем сотни путей, как Колумб. Но пока он коснется ее влажных губ И промолвит тихонько ей: "Мадам, мадам, мадам, Вы прекрасны, как сам Нотр-Дам. Мадам, мадам, мадам, Я - ценитель семейных драм. Я любить не смогу без вас Темной ночью и светлым днем Этот город, что свел нас, и пусть сейчас Что угодно творится в нем. Хоть вода льется пусть, Хоть потоками с крыш… Здравствуй, грусть! Здравствуй, грусть… Ах, Париж! О, Париж…

Первый снег

Покинув северо-восток, С которым долго был на "ты", Ты под покровом темноты Войдешь в притихший городок. Пусть в узких улочках его Звучат несмелые шаги, Ты неподвластен в эту ночь Любому местному прево. Лохмотья сорванных афиш Свисают мокрой бахромой, Но, босоногий и хромой, Не просыпается Париж. Лишь по безлюдной мостовой, Раскинув шлейфом желтый шарф, Пройдет последняя любовь И повстречается с тобой. Скрипящий флюгер пропоет для вас одних не им придуманный мотив, Но спящий город будет спать, как равнодушный и стареющий мастиф. Он не заметит, проглядит, как вдоль его закрытых век Пройдет последняя любовь, А с нею - первый снег.
К диску странная жизнь